Контраст сердец (Азербайджанская притча)

Об этом деле не ашуги пели –

Случилась это всё на самом деле.

Не то в Баку, не то в Нахичевани,

Кто говорит – в Гяндже. Иль – в Ленкорани…

Но факт, что было то – в Азербайджане.

На площади, среди толпы народа,

Красавец, двадцати одного года,

В рубашке нараспашку щеголял

Сверкавшим сердцем – алым, словно лал.

Оно сияло в той же полной мере,

Как полная луна в полночной сфере,

Как солнце днём, ничем не затенённым –

Ни облаком, ни кронами, ни склоном.

Светилось сердце пламенным рубином,

Отысканным в неведомых глубинах,

Дух вдохновляя внутренним сияньем,

Незамутнённым никаким страданьем.

Был слух, что парню в отрочестве раннем

Так тонко сердце ювелир огранил,

Что не сыскать и мизерных щербинок

Ни на одной из пылких половинок.

В базарный день толпа не убывала,

Наоборот – прибоем прибывала.

И площадь чуть не лопалась от люда,

Ломящегося поглазеть на чудо.

Красавец гордо вслушивался в ахи,

Взлетавшие вокруг его рубахи,

В рокочущий у сердца дружный говор:

«Мы отродясь не видели такого!»

И тут пробился к парню некий старец.

Не чужестранец. Свой – азербайджанец.

Он бросил взгляд на сердце,

Отвернулся – и в бороду седую ухмыльнулся:

– Нашёл чем щеголять ты, славный малый!

Я думал, что корявые кораллы –

В твоей груди, источенные морем

Житейским – с его радостью и горем.  

А ты, гляжу, безделкой ювелира

Пытаешься снискать признанье мира.

Такому сердцу (так сказал всем я бы)

До сердца моего – как до Каабы.

Толпа вокруг заверещала глухо…

Старик раздвинул полы архалука –

И обнажилось сердце человека,

Которого, как видно, знала Мекка.

Зияло сердце ранами сквозными,

Рубцы и швы перемежались с ними,

В морщинах стародавних огорчений

Змеились шрамы новых злоключений.

Местами сердце (всем так показалось)

На разные кусочки распадалось –

Как если бы чужих сердец частицы

Надумали в нём воссоединиться.

В местах же, где кусочков не хватало,

Слезилось сердце… – То ли подустало

Оно собой выравнивать пробелы…

А может быть – жить больше не хотело?..

Толпа безмолвно вопрошала старца:

«Лукавство это? Или же коварство?

Тебе ль – с твоим дырявым «самоваром» –

Порочить парня с данным ему даром?»

Толпа прибоем старца обступила,

Слились в её напоре злость и сила.

Но парень упредил разгул пучины:

– Почтенный пошутил! Почтим седины!..

Ответил эхом продавец гранатов:

– Старик – шутник! Но шутка – странновата…

Хлеща камчой, чтоб не отбились овцы,

Отозвались смешком скототорговцы:

– Хоть странник сед – ан недопонимает:

С годами – стынет кровь, а разум – тает.

С таким поводырём – не то что в Мекку…

Ни гору не преодолеть, ни реку.

Но вывод парня гладкий был и краткий:

– Отец, не всем загадкам есть разгадки.

Зачем два сердца сравнивать пытаться?

Они – как судьбы разные – разнятся.

Моё – сияет, как призыв к намазу,

А ваше – разум угнетает сразу.

Давайте ж разойдёмся – без обиды…

– Постой! Камчой беседу не гони ты!

На целый век состарился я ныне,

Но не сказал ещё и половины.

Но ты не бойся, парень, успокойся:

Загадкам всем одна разгадка – польза.

Да, твоё сердце смотрится что надо.

То – Дар тебе. А мне – моё – Награда.

Дар от Награды тот лишь отличает,

В ком мудрость опыт жизненный венчает.

Я знаю, горевое моё сердце

Чужой судьбе – на вкус – погорше перца

Покажется. Но и ценою рая

Своё я – на твоё не обменяю.

За каждым этим шрамом и морщиной

Я вижу образ женщины любимой.

Вот здесь, в слезоточащих рваных ранах,

Как в зеркалах, – любви моей изъяны.

Любовь не раз сластила мою долю…

Кто надрывал мне сердце – тех на волю

Я провожал… Но ощущал всё чаще

Рубцы – от предстоящих им несчастий.

Бывало, что навеки покидали

Меня и те, что счастливы бывали

Со мной лишь. И мои частички сердца

В сердцах их пели, как немое меццо. 

Но многие любовь не возвращали,

Хотя любить до гроба обещали.

Всю жизнь зияют в сердце раны эти.

И будут в нём зиять и на том свете,

Коль скоро не воротится на этом

Любовь ко мне с предгробовым приветом –

На вечный путь напутствием счастливым,

Куда мы все вступаем сиротливо…

Поправил архалук он. И, сутулясь,

Как в воду, канул в сутолоку улиц.

И тут же покатились, как на плахе,

С голов скототорговцев их папахи.

– Всё это что-то… как-то… странновато, –

Ошеломлённый продавец гранатов

Натужился понять: что ж тут случилось, –

Как и его папаха покатилась…

Гуртом гранаты продал и арбу он,

Взнуздал осла – и двинул под Стамбул он.

Скототорговцы, опасаясь кары, –

Погнали в Тегеран свои отары.

А площадь ещё долго не пустела:

У многих здесь своё кипело дело.

Слонялись те, кто не был им ошпарен.

И с ними – с драгоценным сердцем парень.

Кругом везли – кто молодой, кто старый,

Кто на арбе, кто на себе – товары:

Ковры, кинжалы, кольца, кубки, трубки… –

Чтоб никому не злиться без покупки.

Лишь к вечеру, под новою луною,

Отхлынул люд последнею волною.

И с площади, уже почти бесшумной,

Поплёлся парень, нагружённый думой.